Не соглашайтесь с заверениями гинеколога, что с симптомами менопаузы могут справиться эстрогены, такие как премарин. Мало того, что эстрогены не всегда могут справиться, они еще и подвергают пациенток новым рискам. Исследования установили четкую связь между эстрогеновой терапией и раком эндометрия. Это очень тревожит женщин, переживающих естественную менопаузу, но, конечно, не тех, кто переживает постоперационную менопаузу, потому что у них больше нет матки. Однако, к сожалению последних, существует возможность увеличения риска рака груди.

Ряд научных исследований выявил связь между эстрогеновой терапией и возросшим числом заболеваний раком груди. Ни один компетентный орган до сих пор не пожелал признать, что эстрогены вызывают рак груди, но ни один из них также не смог доказать противоположное. Зная о вероятности вреда, вы можете предположить, что врачи перестанут выписывать эти средства, до тех пор пока вопрос не будет решен. Однако вместо этого они продолжают придерживаться нелепого и беспощадного положения, что лекарства следует считать безвредными, пока с определенностью не доказано обратное.

Производитель премарина «Айерст лабораториз», рекламируя это средство в газете Американской медицинской ассоциации, мелким шрифтом подверстывает предупреждение для врачей о риске развития рака эндометрия при употреблении этого препарата во время беременности. Эту газету вряд ли когда-нибудь видели те, кто принимает названное лекарство. Реклама также предостерегает: «В настоящее время не существует удовлетворительных доказательств того, что назначение эстрогенов женщинам при менопаузе увеличивает риск развития рака груди, хотя последние исследования отмечают такую вероятность».

Надпись на рекламе премарина, размещенная над фотографией женщины с несчастным выражением лица, гласит: «Менопауза. Нужно ли с этим жить?»

Я отвечу на этот вопрос как врач, которому адресована эта реклама:

«Не лучше ли научиться с этим жить, чем глотать таблетки и умереть от них?»

У большинства хирургов от природы плоская грудная клетка, поэтому они не могут понять, какую травму наносят женщине, отрезав ее грудь. Чаще всего сюжет развивается по следующему сценарию.

Миссис Джонс добросовестно заботится о своем здоровье и регулярно проводит самообследование. Как-то утром она, к своему ужасу, обнаруживает небольшое уплотнение в одной груди. Женщина идет к гинекологу, тот ощупывает уплотнение, мрачно кивает головой и направляет к хирургу для проведения биопсии, чтобы определить, является опухоль злокачественной или доброкачественной.

Миссис Джонс, конечно же, обеспокоена, но тем не менее, как почти все мы, склонна думать, что несчастье может произойти с кем угодно, но только не с ней. Когда она приходит к хирургу, тот укрепляет ее надежду, заверяя, что опухоль, скорее всего, – доброкачественная киста. Однако предлагает лечь на неделю в больницу – сделать биопсию, просто чтобы убедиться, что все в порядке.

Хирург умышленно умалчивает о пункционной биопсии, которую можно было провести у него в кабинете, избежав дорогостоящей госпитализации. Он также заставляет пациентку подписать разрешение на проведение биопсии и любого другого хирургического вмешательства, которое, по его мнению, может понадобиться. Он не обсуждает с ней ни возможные варианты развития событий на тот случай, если уплотнение окажется злокачественной опухолью, ни последствия, которые наступят для миссис Джонс, если он решит удалить грудь, обнаружив рак.

Миссис Джонс привозят в операционную. Она уверена, что сделают только биопсию, и надеется вопреки всему, что рака у нее нет. Когда она приходит в себя в послеоперационной палате, инстинктивно пытается ощупать грудь и обнаруживает: ее нет. Очутившись лицом к лицу со страшной реальностью, она умоляет медсестер рассказать, что же произошло. Однако те не имеют права делиться с ней этой информацией. Женщина проводит несколько часов в этой враждебной обстановке послеоперационной палаты наедине со своим горем и не может дождаться ни слова утешения от хирурга, которого теперь невозможно застать на месте.

Мастэктомия – это чрезвычайно травмирующее событие, даже если женщина, которой приходится перенести такую операцию, готова к этой потере. Хирург, назначающий такую операцию, не обсудив с пациенткой честно другие варианты лечения, не предупредив и не подготовив ее, виновен, может быть, в самом худшем врачебном преступлении.

Большинство хирургов-мужчин отстраняется от своих пациенток и не выражает интереса или сострадания к болезненной реакции женщин, потерявших одну или обе груди. Не сомневаюсь, что они будут энергично оспаривать это утверждение, но чем еще можно объяснить, что они прибегают к радикальной операции, результаты которой не лучше, чем результаты других процедур, более желательных для пациенток?

Многие хирурги до сих пор практикуют ужасно уродующую и подрывающую здоровье радикальную мастэктомию по Холстеду[17], несмотря на обилие доказательств, что она не дает роста коэффициента выживания по сравнению с менее радикальными процедурами. Невозможно определить, вызвано ли это нехваткой сочувствия по отношению к пациенткам или упрямой приверженностью этой процедуре, которая является стандартным методом лечения в течение почти ста лет. Я подозреваю, что оба эти фактора играют важную роль. Одно исследование выявило, что в Ленинграде, где большинство операций на груди делается мужчинами, наиболее распространена радикальная мастэктомия по Холстеду. В Москве же, где большинство хирургов, занимающихся раком груди, является женщинами, предпочитают модифицированный метод.

Даже женщине трудно осознать, какую травму мастэктомия наносит другой женщине, жертве лечения, которое оказалось более радикальным и уродующим, чем это было необходимо, или жертве ложного результата биопсии, сделанной поспешно на операционном столе и повлекшей за собой абсолютно ненужную операцию. Обе эти трагедии случаются гораздо чаще, чем вы можете думать.

В октябре 1980 года нью-йоркский суд присяжных присудил 2,7 миллиона долларов семье женщины, потерявшей обе груди из-за того, что в отчете о биопсии стоял ошибочный диагноз – рак. В том, что с ней произошло, нет ничего смешного, но процедура дачи показаний об этом событии напоминала комическую шараду.

На ошибочных отчетах о биопсии была напечатана фамилия ассистента заведующего отделением патологии той больницы, но не было его подписи, и ассистент стал уверять, что ничего не знает об этих отчетах. Заведующий отделением отсутствовал, когда готовился отчет, но проверил взятые образцы биопсии по возвращении. Он не нашел никаких признаков рака и заявил, что проинформировал об этом хирурга, до того как тот удалил женщине груди. Хирург же утверждал, что к моменту получения этой информации операция была уже завершена.

В ходе этого аттракциона по жонглированию ответственностью был установлен только один факт – злополучная пациентка ни за что потеряла обе груди. Она даже не испытала удовлетворения от компенсации за свою потерю, потому что умерла до истечения семи лет, потребовавшихся, чтобы по делу было вынесено решение.